Русалочка в черном - Страница 30

К оглавлению

30

— Никто, кроме Господа, не знает, на что каждый из нас имеет право. Никто, кроме Него, не знает, что нам предначертано. Не бери на себя слишком много, маленькая моя…

Чувствуя, как воля покидает ее, а внутри все вновь занимается огнем, она прильнула к широкой груди Палмера, а пальцы, словно живя собственной жизнью, принялись расстегивать пуговицы на его рубашке. Опять опустившись вместе с ней в кресло, он сам освободился от галстука. Коснувшись щекой его загорелой кожи, Памела прерывисто вздохнула — как же это было сладко! Иллюзии необходимы, порой они спасительны: вот сейчас ей кажется, что никогда больше не будет в ее жизни гнетущего одиночества, а этот сильный человек останется рядом о нею навсегда…

Жизнь — это всего лишь сон, говорила Мириам. Так спи сладко, девочка, наслаждайся волшебным сновидением — сейчас ты полновластная хозяйка своим грезам и возьми от них все, что только сможешь взять!

Не открывая глаз, Памела запрокинула лицо, тогда Палмер приник к ее зовущему рту, к ее солоноватым губам. И вот, не ощущая ни капли стыда, изумляясь себе самой, она принялась расстегивать пряжку его брючного ремня. Палмер не помогал ей, но и не мешал — тонкие пальцы сами справились с задачей. С молнией совладать оказалось куда проще. Охваченная нетерпением Памела коснулась горячей напряженной плоти… и Палмер сдавленно застонал. Объятие делалось все крепче, и скоро Памела уже едва могла вздохнуть. Ей вновь стало страшно, но, ничем не выдав себя, она не прерывала ласк.

Однако Палмер сам остановил ее, хотя это далось ему явно нелегко.

— Не бойся… Я не такой уж зверь. — Склонившись, он целовал ее нежную шею, шелковистые волосы, снежно-белую прядь. — Просто у меня очень давно не было женщины.

Выскользнув из его объятий, Памела опустилась на колени, уже окончательно перестав узнавать себя, — ведь никогда она ничего подобного не делала, и от одной мысли об этом прежде ей делалось дурно. Теперь же что-то изменилось в ней, что-то вырвалось на волю из долгого заточения. Новая, неузнаваемая Памела лишь мельком ужаснулась тому, что подумает о ней Палмер, но губы уже касались горячей плоти, одновременно такой грозной и такой нежной…

— Не надо, маленькая. — Палмер ласково отстранил ее. — Иначе все кончится чересчур быстро, а я этого не хочу. Иди сюда…

Она покорно встала, позволяя волшебным рукам Палмера раздеть ее, сладко вздрагивая от каждого прикосновения. Неся ее на руках в спальню, он вдруг произнес тихо:

— Не надо меня бояться. И себя не бойся, малышка.

Уложив ее на широкую постель, Палмер с минуту стоял, любуясь стройным телом, изумительными ногами, восхищаясь прозрачностью кожи. Памела изумилась тому, что не ощутила и тени стыда — скорее, даже наоборот. Не сводя с него глаз, она вдруг раздвинула бедра. Не покориться этому безмолвному призыву не смог бы даже аскет, а Палмер и не мнил себя таковым. Стремительно освободившись от одежды, он шагнул к кровати…

Когда мощное тело мужчины нависло над ней, Памела отчетливо поняла, что ей предстоит пережить, но страха не ощутила. Наверное, умереть так — величайшее счастье. Да, он вновь вылитый лев, настигший добычу, даже в темноте различим блеск зубов, а хриплое дыхание, вырывающееся из широкой груди, больше походит на рычание… В отчаянном порыве подавшись всем телом навстречу этому зверю, Памела почувствовала, как горячая мужская плоть входит в нее… и все исчезло, растворившись в огненном вихре…

Глава девятая
Я знаю все…

Медленно возвращаясь к жизни, она чувствовала, как чьи-то нежные, ласковые пальцы откидывают с ее лица спутанные пряди. Приподнявшись на локте, Палмер смотрел на нее сверху вниз. И от этого взгляда, в котором смешались непостижимым образом нежность и отвращение, ей сделалось жутко. Так жутко, что она закрыла глаза. Но вот, склонившись, он прильнул губами к ее лбу.

— Спи, девочка. До утра еще далеко.

Нащупав его руку, Памела поднесла ее к губам — говорить она была не в состоянии. Сильные пальцы напряглись, но руки Палмер не отнял. Боясь открыть глаза, чтобы не встретить вновь взгляд, значения которого не понимала, Памела чувствовала, как из-под опущенных век катятся неудержимые слезы.

Нежно обняв ее и баюкая, словно дитя, Палмер молчал — и от этого молчания ей становилось еще больней. Так дальше продолжаться не может, решила она.

— Послушай, я должна кое о чем рассказать тебе…

— Ты ничего мне не должна, — холодно ответил Палмер, но холодность эта как-то не вязалась с нежным объятием.

И Памела заговорила. Сначала каждое слово давалось ей с величайшим трудом, но это быстро прошло. И вот она уже ощутила невероятное облегчение, словно после настоящей исповеди…

— Когда я вернулась в клинику, было уже поздно. Я не знаю даже, от чего умер мой сын. Не понимаю, зачем рассказываю тебе об этом, — Памела глотала слезы, — но чувствую, что должна, и не надо со мной спорить. Я ведь не оправдываюсь, просто… просто я отдала бы все, чтобы…

— Молчи. — Палмер зажал ей рот поцелуем, которого она так ждала и так боялась не дождаться. Оторвавшись от ее губ, он вдруг спросил: — А когда ты была беременна, кого хотела — мальчика или девочку?

Застигнутая врасплох подобной жестокостью, Памела в голос зарыдала. Обнимая ее, Палмер прошептал:

— Прости меня, маленькая… Я… Ты даже не знаешь, кто я такой.

Постепенно поцелуи, которыми он покрывал ее мокрые щеки, сделались жгучими и страстными, руки — требовательными, и, повинуясь их призыву, она вновь подалась ему навстречу.

30